Она поставила свой первый спектакль в 8 лет, ее постановки идут в нескольких театрах по стране, она прекрасный режиссер и чуткий руководитель, она обожает Достоевского, а ее «Бесы» меня просто потрясли. Ирина Пахомова – так зовут героиню нашего театрально-жизненного разговора.

Ваши «Бесы» это просто шедевральный спектакль, так не похожий на нынешние постановки классики, в которых все с ног на голову переворачивают. Почему именно Достоевский и именно этот роман?
- Спасибо за добрые слова, я очень рада, когда доходит до сердца наш труд. Я очень люблю Достоевского, я вообще – книжный червь, очень много читаю, закончила филологический факультет из-за любви к чтению. И Достоевский – мой автор. Когда делаешь спектакль, тем более большую форму, то месяца 3-4 тратишь на этот материал. И поэтому хочется, чтобы такой огромный кусок времени был потрачен не зря, чтобы была возможность что-то стоящее сказать и для себя взять. И поэтому хочется общаться исключительно с прекрасным материалом, а Достоевский невероятно прекрасен. Мне близки его мысли, я чувствую его юмор, которого у него много, особенно в «Бесах», мне близок его язык. Достоевский из всех русских прозаиков «золотого века» самый театральный. Кто-то из великих о нем сказал: «Достоевский – это драматург, который по ошибке писал романы» (по замечанию В. И. Немировича-Данченко, классик всегда «писал, как романист, а чувствовал, как драматург» - прим. автора). Вся его проза – театральна, и как-то у него рука так и не дошли до того, чтобы писать пьесы. «Село Степанчиково» должно было стать комедией, но в итоге, у него не хватило времени – он жил всегда в спешке, все быстрее, быстрее. Достоевский просто создан для театра. Когда выбирается материал для дипломного спектакля, помимо каких высоких художественных целей, есть еще абсолютно практические цели. Ребята, которые учатся на курсе – это не труппа театра, и каждый из них имеет право на хорошую роль, которая дала бы ему возможность на последнем этапе ощутить чему он научился, попробовать это в деле, как то еще вырасти. Потому что, после того, как студенты оканчивают институт, уже мало кто занимается ими, с точки зрения роста, в основном дальше все используют тот потенциал, который есть у человека. А пока ты находишься в институте, имеешь полное право потребовать, чтобы тобой кто-то занимался.

Как вы смогли «зажечь» молодых артистов такой сложной формой и такой тяжелой темой?
- У нас был замечательный семестр, посвященный Достоевскому. Учиться нужно конечно на великой литературе. Любой великий автор, к которому студенты прикасаются как к автору, дает возможность как будто еще одного высшего образования - это гигантский скачок в развитии, воспитании, образовании. У нас был целый семестр, когда мы разбивали весь курс по отрывкам, прикоснулись ко всем крупным романам Достоевского, занимались им как автором: его прозой, из чего он сделан, его поэтикой. У нас был фантастическая поездка в Санкт-Петербург, был Лурье с его «Петербургом Достоевского», был «Русский музей», тематическая поездка на кораблике по каналам - Нонна Валентиновна (Гришаева – прим. автора) нам очень помогла с этой точки зрения. Это были потрясающее несколько дней, во время которых мы влюбились в Достоевского, я то его еще раньше полюбила, а там мне удалось влюбить в него весь курс. Мы стояли в питерском дворике, и смотрели на окна квартиры, где сейчас живут обычные люди, а раньше жил Федор Михайлович. И в этой квартире он мучительно, болезненно страдал изъясняясь в любви Анне Григорьевне (вторая жена Достоевского – прим. автора), пытаясь рассказать ей, что он задумал написать произведение, в котором пожилой, некрасивый, болезненный человек, израненный, влюбляется в молодую прекрасную женщину. И пытался понять, как она к этому относится – возможно, ли это в жизни, и будет ли это иметь смысл, если об этом написать. Он был трогательный и неприкаянный в этом, она ответила ему согласием, она полюбила его, она его спасла для нас для всех. Если бы не Анна Григорьевна не было бы у нас ни «Бесов», ни «Братьев Карамазовых», ни «Идиота». И когда мы про это говорили, смотрели на эти окна, некоторые девочки даже плакали – именно в этом момент я почувствовала, что заставила их не просто восхититься Достоевским, а заставила полюбить его. Мне кажется, я в этом права – может быть из ребят, кто-то со мной поспорит, но мне кажется, что чувства мои были верными. Из «Бесов» у нас было несколько крупных сцен, которые, мне кажется, нам на экзамене очень удались. И когда встал вопрос о какой-то крупной, сложной драматической работе, стало понятно, что «Бесы» очень хорошо раскладываются на курс, и мы на них остановились.
Наши собственные «бесы» - это мы сами, или «часть природы»?
- Да, Бог его знает. Бог его знает, на самом деле, что это такое? Единственное, что я могу сказать, что они точно есть, и точно есть у каждого из нас, все мы не ангелы. И я точно знаю, что с ними нужно бороться, и с ними можно бороться, и их можно победить.
По слухам, я присутствовал на последней версии показа спектакля – почему он закрывается?
- Спектакль не закрывается. Мы убираем его временно «на полку». К сожалению, мы не имеем экономической возможности играть его системно. Театр вещь материальная, она зависит от очень многих грубых сугубо материальных вещей. Спектакль дорогой, большой формы, в нем масштабные декорации, огромное количество костюмов, больше 20 актеров, службы. Он дорогой в прокате, для того, чтобы сыграть его один раз нужно достаточно серьезно потратиться. Продюсерская компания, которая помогала нам с продажами билетов, к сожалению, сейчас не имеет возможности держать такой дорогой спектакль «на руках». И поэтому, пока временно мы его «кладем на полку». Этот спектакль для академического театра, у которого есть свое помещение, которому не нужно платить аренду. Поэтому, частный театр, к сожалению, не всегда может потянуть такой спектакль. Но я думаю, что у нас будет возможность к нему вернуться.
В вашем репертуаре более трех десятков спектаклей (если я правильно прогуглил) – они все разные, включая детские. Это вы такая многогранная или «просто работа»?
- К сожалению, в репертуаре нашего театра не так много названий. Сейчас, из того, что играется в «Аркадии» - это «Бесы», «Лоскутик и Облако» и «На Марсе будут яблони цвести», а так в Москве много чего еще идет: в театре РОСТА - «Чайка», «Спящая красавица», «Сон в летнюю ночь», в театре Терезы Дуровой идут «Дубровский» и «Бойкое место». Но в целом так, незаметно для себя, я поставила достаточно много названий, каждое из них я люблю, с каждым из них связан какой-то этап моей жизни. Поскольку я фанат букв, люблю хорошую литературу – это невероятное удовольствие, когда из ничего возникает что-то более живое, чем жизнь. Что-то, чего ты не можешь потрогать руками, но оно существует, какие-то миры воздушные. Замечательных пьес много, книг много, и переносить их на сцену, делать реальными, для тех, кто сидит в зале – это изысканное, головокружительное удовольствие.
Вы окончили факультет журналистики в ВолГу, а как оказались в режиссуре?
- Я все свою жизнь хотела заниматься именно режиссурой. Еще с самого детского возраста, я не знала, как это называется, но мне это очень нравилось. Свой первый спектакль я поставила в 8 лет, была в детском санатории на Черном море – это был спектакль «Принцесса на горошине». Тогда же было и первое режиссерское решение – мне нужно было решить путешествие принца, где он встречает много разных принцесс, а в итоге, он приходи к выводу, что принцесса на горошине и есть самая настоящая Принцесса. И я понимала, что без этого путешествия, и без того, что бы увидеть разных принцесс, он не сможет оценить принцессу на горошине. Нельзя про это просто сказать словами. Это было очень азартно придумывать, как он встречается с разными принцессами, и почему в итоге, он не влюбился ни в одну, ни во вторую, ни в третью. Девочек было много, все они хотели быть принцессами, и я была счастлива, что всем им могу дать роли. И с того момента я поняла, что это гораздо интереснее, чем играть самой, гораздо интереснее, чем рисовать или танцевать. Вопрос был только в том, что я родилась в маленьком городке в Волгоградской области, и в нем не было театра. Театр я видела только по телевизору, когда показывали какие-то спектакли, или радиотеатр. У моего деда в комнате было радио с наушниками, и можно было забраться на его кровать и слушать великолепные спектакли – я на этом выросла. Когда я окончила школу, то маленькую, худенькую девочку родители испугались отпустить в столицу, где порочные люди искусства делают искусство из своих пороков. Да еще и бытовало мнение, что в такие институты можно поступить только по великому блату. Я была мала, мне было еще далеко до бунта. Я поступила на филологический факультет в университет Волгограда. А потом призвание нашло меня - это получилось случайно. Я брала интервью у главного режиссера Волгоградского драматического театра Отара Джангишерашвили, он увидел во мне актерские наклонности, и пригласил работать в театре, а потом достаточно быстро выяснилось, что у меня есть режиссерские способности. Он же меня подтолкнул к мысли, что жизнь большая, и поучиться чему ни будь, всегда есть время. Сначала я поступила на актерский факультет, потому что ни в 18, ни в 23 меня в серьез никто не принимал: «какая тебе режиссура, посмотри на себя в зеркало, учись на актерском». Закончив его, я быстро и легко поступила на режиссерский факультет, потому что к тому моменту уже наступило полное сознание того, что я хочу заниматься именно режиссурой. Я поставила на своем курсе дипломный спектакль, свой первый большой спектакль – это была пьеса «Безотцовщина» Чехова и это стало моим пропускным билетом на факультет режиссуры. Так что видите, какая я счастливая – имею три высших образования, все три бесплатных, за что великое Спасибо моей, на тот момент советской, Родине.
Вы сотрудничаете с театром Терезы Дуровой, ставите в «Аркадии» и в театре РОСТа, а также работали в нижегородской «Комедiи» - любите путешествовать, или любите работать?
- Я с удовольствием еду везде, куда меня зовут – это, скорее всего, действительно любовь к работе, хотя, и путешествовать я тоже люблю. Но это отдельный вид отдыха, когда ты не выдыхаешь, а вдыхаешь, вдыхаешь впечатления. А так, постановочно, совершенно не важно, где ты? Главное, чтобы были люди – твои единомышленники, и чтобы были возможности: материальные, прежде всего, создать то, что ты хочешь. И пока мне с этой точки зрения везет: и в театре РОСТА Нонны Гришаевой, и в театре Терезы Дуровой, и в нижегородской «Комедiи» - это все замечательные сообщества людей, где есть возможность заниматься чистым творчеством. Ну и Театральный институт, куда конкурс 250 человек на место, есть возможность отобрать одаренных ребят, и ты все время подпитываешься их энергией. Ты все время ощущаешь пульс времени, ты все время ощущаешь пульс юности, таланта, и ты не просто отдаешь, ты еще и берешь от них. С этой точки зрения институт театральный – это такая огромная теплица, где ты занимаешься селекцией, где ты можешь попробовать что-то новое, без ущерба для художественного целого. И это совершенно замечательное место – я его очень люблю и я благодарна судьбе, что я так долго и плодотворно с ним связана. За это огромное СПАСИБО моим педагогам, которые в свое время позвали меня в институт, и до сих пор я с ними, я за их широкой спиной, они всегда готовы помочь мне и советом и добрым глазом. Я им доверяю – и с этой точки зрения, я очень счастливый человек. Владимир Владимирович Иванов, Владимир Абрамович Этуш, Павел Евгеньевич Любимцев, Валентина Петровна Николаенко, Михаил Борисович Борисов – такая семья.
Что такое частный театр «Аркадия»: как возник, для чего и кто ваш зритель?
- Несколько лет назад сообщество ребят, в основном выпускники разных курсов «Щуки», предложили мне создать театр – играть спектакли не в институте, а пуститься в частное плавание. Кирилл Рубцов, замечательный продюсер, он актер, у него актерское образование – он взял на себя продюсерскую часть. У нас была сценическая площадка, мы существовали в Аптекарском огороде – это Ботанический сад МГУ. В старинной оранжереи у нас была площадка на 100 мест. И первым нашим спектаклем была постановка «Аркадии» по пьесе Тома Стоппарда. Такое убойное сочетание невероятной красоты места и текста + команды, каждый человек которой подбирался индивидуально. И это были люди, которые были соединены единой целью, это были волшебные три или четыре года. Замечательный был такой момент, мы делали потрясающие проекты, у нас была атмосфера единомышленников, образовался свой круг зрителей. Потом, по разным причинам, мы перестали существовать, сообщество перестало существовать, но название осталось – «повисло» в театральной среде. А год назад выпустился курс в ГИТИСе под руководством Нонны Гришаевой на факультете современных сценических искусств. Она для своего театра выпускала курс, я работала на нем педагогом. Курс был невероятно удачен, нам очень повезло с набором, прекрасные ребята. Я 4 года была у них педагогом по мастерству и сделала несколько дипломных спектаклей. И они договорились, что попробуют играть свои дипломные спектакли дальше. Артур Мхитарян, один из студентов, взял на себя самую сложную часть – продюсерскую, взялся прикрывать материальные тылы. И им это удалось - это редко кому удается, многие курсы пытаются это сделать. Несмотря на то, что курс прекрасно «разошелся» по театрам, им удается собираться вместе, ни один свой дипломный спектакль они еще не потеряли. ГИТИС пошел нам навстречу, дал нам возможность использовать декорации и костюмы спектаклей. Ребята – победители, они сыграли баснословное количество спектаклей за этот сезон на трех разных площадках. Зритель, который образовался вокруг этого курса, прирос новым количеством людей. У них существует свой пул зрителей, они такие же, как и сами ребята – замечательные, яркие, молодые, азартные люди, любящие театр. Я за них чрезвычайно рада, и им я передала это название, которое им очень подходит. «Аркадия» - благословенное место, где нет смерти, и где все счастливы.
Возвращаясь к вашим работам: «На бойком месте» в театре Терезы Дуровой – смотрел примерно год назад, впечатлило. Вдохновенная работа с текстом и артистами, потрясающие костюмы. Любите классику – или так складывается?
- Я люблю классику. Среди современных текстов, безусловно, есть очень хорошая драматургия, интернет дает возможность сейчас писать очень много всем кому ни попадя. И для того, чтобы в этом огромном вале современной литературы и современных пьес, что- то найти, что тебе нравится или кажется пригодным для сцены, нужно приложить титанические усилия. С классикой проще, классика просеяна временем, и есть совершенно фантастические, гениальные и великие тексты, и руки трясутся от счастья, когда ты к ним прикасаешься. Классика – это то, что дает возможность поговорить об очень важных вещах. Мне кажется, что люди меняются мало – меняются средства связи, средства передвижения, немножко меняется одежда, а люди остаются теми же самыми. Они по-прежнему заняты вопросами жизни и смерти, любят, ненавидят и хотят быть счастливы.
Уже постфактум узнал, что для «Бесов» вы сами подбирали костюмы – респект и уважуха, как говорит нынешняя молодежь. Чувство стиля врожденное или приобретенное, и как вы для частного театра нашли такие шикарные костюмы?
- Спасибо на добром слове. Это везение, какой-то счастливый случай. В ГИТИСе есть огромная костюмерная, которая накапливается десятилетиями. ГИТИС ведь очень старая театральная школа, и, как правило, крупная форма спектакля, дает возможность подбора. Там чудесные, совершенно волшебные женщины работают, которым поклон до земли от меня – именно они во всем этом мне помогли. А дальше, когда ты имеешь возможность подбора, конечно уже вкус, видение какое-то, и какая-то попытка выразить то, что тебе хочется сказать. ГИТИС просто дал нам возможность пользоваться этим еще какое-то время, за что мы ему невероятно благодарны. Григорию Анатольевичу Заславскому и альма-матер, которая нас выпустила и продолжает поддерживать.
Вы худрук театра, практикующий режиссер, а еще и преподаватель легендарной «Щуки» - сами то себя кем считаете, и как для всех ваших ипостасей находите силы и желание?
- Это все пересекающиеся прямые. Они выходят все из одной точки – творчество и театр, такие три «Т», хотелось бы, чтобы третьим «Т» был талант. Поэтому, это примерно одна и та же область деятельности, она по-разному оснащена материально и имеет какие-то разные правила и обязанности. Институт – это некая лаборатория, оранжерея, а театр – это уже открытый грунт, где ты высаживаешь то, что выросло в оранжерее и несешь за это ответственность. Растишь, обрезаешь, поливаешь, защищаешь от вредителей, но в принципе – это один и тот же процесс. И там и там есть возраст, не только отдаешь, но и получаешь, очень много получаешь. И от студентов отдача огромная, когда что-то получается, и от актеров в театре. Вообще, мне кажется, что лучше актеров я в этой жизни людей не встречала. Все люди, которые занимаются театром и встречались на моем пути – в сущности люди замечательные. Как правило, это большие дети, идеалисты, которые на своем человеческом идеальном уровне пытаются изменить мир к лучшему. Которые тратятся, которые тратят свои душевные силы, время, жизнь на то, чтобы как то бросить семена «великого доброго вечного» и надеяться, что они взойдут. Поэтому, само общение с людьми этой породы – это чрезвычайно здоровая среда, я бы так сказала. Может быть, в какие-то времена это было не так, но в наше с вами время это именно так. Это одна из самых здоровых зон общения, в которой мне удалось побывать.
Есть разница в режиссерской работе с молодыми артистами и уже состоявшимися – и в чем она?
- Он небольшая, потому что это все, как щенок дога и потом дог. Взрослый актер умеет управлять залом лучше, чем студент, и точнее доносит до зрителя, то, что на репетициях отрабатывается. Мы же делаем все вместе – процесс сотворчества, они не материал, они тоже создают. Зато юные ребята в институте более открыты миру, они свежее, они знают что-то, чего я не знаю, и они более искренны, не боятся этого. Конечно, человек взрослея, покрывается определенным панцирем, определенными стереотипами, определенным личным НЕ, и бывает, что его сложно от них отскрести. С этой точки зрения студенты более открыты, но в принципе, и те и другие – равноценны.
В вашем репертуаре много комедий – на ваш взгляд, уместно ли сейчас это в наше непростое время, и почему?
- Они непросто уместны, а необходимы как воздух, наверное, больше, чем когда-бы то ни было в моей жизни. Сейчас очень сложный этап для всего мира, для всего человечества, в связи с тем, что цивилизация наша делает какой-то страшный технологический скачок. А это всегда потрясение для людей. Колесо изобрели – время потрясений, порох изобрели – время потрясений, паровой двигатель изобрели – время потрясений. Несколько была этапов гигантских пертурбаций в сознании каждого человека, в сознании любой страны и в сознании всего человечества. И сейчас такое время – мы становимся цифровой цивилизацией, и сами до конца не понимаем последствий. Поэтому, мне кажется, что на уровне маленькой человеческой жизни – это очень травматичные моменты. А дальше – следствия: все, что связано с бытом, духом, все проблемы, которые сейчас нас окружают. И поэтому, мне кажется, возможность смеяться – это сейчас великая роскошь. И люди ценят ее невероятно, и это объединяет их, это их расслабляет, и делает, в конце концов, людьми. Иметь возможность самим смеяться, и дать возможность смеяться зрителям – это здорово. Но, я люблю смех умный, я не люблю грубый юмор, я много смеюсь, и люблю смеяться не над кем-то, а вместе с кем-то, над чем-то. Есть такое понятие: комедии разделяются на сатирические, высмеющие кого-то или что-то, и на высокую комедию – это комедии Шекспира, Лопе де Веги. Шекспир конечно король в этом жанре – в его комедиях смех от радости жизни, от ощущения, что ты живешь. Мне это близко. И я считаю, что именно сейчас это очень нужно. Достоевский очень хорошо сказал, я очень люблю это высказывание и на последних «Бесах» я подарила ребятам открытки, на которых я написала разные цитаты из Достоевского, в том числе и эту: «Любить жизнь нужно гораздо больше, чем смысл жизни!»
И снова вопрос дилетанта: ставить комедию, детский спектакль и ставить «Бесов», например, - это разная «работа», или тут важен режиссерский подход?
- Творческие затраты на разные постановки, включая детские, абсолютно одинаковые. Эти процессы ничем не отличаются. И по созданию спектакля детского, и «Бесов» и комедии – подходы абсолютно идентичны. И по художественному поиску и по подробности погружения – все то же самое.
Вы преподавали (или преподаете) в высшей школе драмы в Лондоне, и в Международном центре при МГУ им. Ломоносова в Женеве – зачем это вам: зарабатывание денег или «передача» знаний и навыков для будущих поколений?
- «Передача будущим поколениям» - меньше всего про это думаешь. Это, прежде всего возможность интересной работы. И если в Женеве это были русского говорящие жители Евросоюза, там была небольшая группа - филиал МГУ, при котором сделали отделение театрального института имени Щукина. А вот в Лондонском центре драмы были не только англичане, но были и англоговорящие ребята, которые приходили в эту программу – и это было действительно интересно. Изначально их театр отличается от нашего: у них в ядре – поэтический театр, театр стиха, это еще идет с античного театра. Все они вышли из Шекспира – это совершенно другой способ построения театра, другой способ построения спектакля, совершенно другой способ существования актера, техника театра поэтического совершенно другая. И постольку они «выращены» на этом театре, то для них, соприкосновение с нашим театром это как другая планета. И у них просто открываются чакры, когда ты начинаешь с ними заниматься упражнениями системы Станиславского, и главное – применять это к пьесам Чехова. Я сложила для себя цикл упражнений, которые позволяют к этому подойти. Мы то с вами выросли на Островском, наш театр вырос из его прозы. Для них понятия подтекста, существование контекстного юмора, пауза – как момент творчества, как смыслообразующий момент, который заостряет идею, тему – это невероятные вещи. Они прекрасны в этом, когда радуются как дети, когда они это осваивают. Мне кажется, что, прежде всего это интересная работа. В этот момент понимаешь, что искусство действительно объединяет людей, и совершенно не важно, где человек родился и на каком языке он говорит. В конечном итоге, вот этот идеализм и желание исправлять мир к лучшему – оно единое для всех. И когда англичане играют Чехова – это прекрасно, так же, наверное, и когда мы играем Шекспира. Так должно быть и пусть так будет всегда! И это замечательно, что мы путешествуем, что мы пересекаемся культурами, что мы обогащаем друг друга, и пусть цветут все цветы.
Ваш «рецепт построения счастья»?
- Для меня два основополагающих момента: нужно очень любить жизнь, гораздо больше, чем смысл жизни, и нужно уметь прощать. Именно уметь, именно учиться этому и понимать, что без этого невозможно жить, и тогда, наверное, ты можешь быть счастлив. Вот как-то так - из этих двух вещей и состоит «рецепт построения счастья». Это очень широкие вещи, они очень многое в себя включают. Но, главное счастье для меня – это люди, главный капитал счастья, я бы сказала, это люди. И если ты умеешь их ценить, и Господь тебе дает возможность общения с разными людьми, прекрасными совершенно – вот это и есть счастье. А там уже дальше: любовь, дружба, эмпатия, но это уже внутреннее элементы, а так – это любить жизнь и уметь прощать.
Что и в каком театре вы планируете ставить в ближайшем будущем?
- Могу вам сказать, что я суеверна, но не люблю говорить о вещах, которые еще документально не подписаны, идут переговоры. Могу вас сказать, что в сентябре мы будем выпускать спектакль «Белые ночи» в театре РОСТА. Это спектакль был практически готов, и должна была состояться премьера, но грянул ковид, вернее, сначала грянул пожар в театре, а следом за пожаром – ковид. Сейчас театр выбрался из этих тяжелых моментов и «Белым ночам» быть. Я вас с удовольствием приглашаю на «Белые ночи». Достоевский прекрасен, я дважды сталкивалась с ним на сцене: первый раз это был дипломный спектакль «Игрок» в театральном институте имени Щукина, потом вот «Бесы», а теперь «Белые ночи». Это конечно поэзия!
И философский вопрос: зачем и для чего вы занимаетесь театром?
- Я как-то и не знаю, как без него. Для меня это способ жизни, способ познания жизни, способ общения с людьми, способ создания жизни. Настолько эти вещи неразделимы – это как дышать, точно знаю, что если бы не это, я ничем другим точно не смогла бы заниматься. Если бы не было театра, было бы что-то, очень похожее на театр, что называлось бы по-другому. Может я учительницей литературы была бы, но это все равно был бы театр, я все равно бы режиссировала уроки литературы. И, наверное, пришла бы к любительской форме построения спектаклей – мне трудно представить, что не театр. Я ничего другого и не могла бы делать в этой жизни. Знаете, очень хорошо у Чехова в «Чайке» сказано: «Надо любить жизнь не такой, какая она есть, и не такой, какой она должна быть, а такой, какой она представляется в мечтах». И вот театр как раз и дает эту возможность – любить жизнь такой, какой она представляется в мечтах.

Материал: News-w.org / Владимир Сабадаш
Фото – из личного архива Ирины Пахомовой