Еще в детстве он влюбился в театр. После школы попытался поступить в Щукинское училище, но, увы, неудачно. Кто мог предположить, что спустя много лет, Евгений Князев станет ректором и именно «Щуки»? А еще подарит зрителям массу великолепных ролей: Арбенина, Германна, Незнамова или молодого Казановы в родном Театре Вахтангова, Вольфа Мессинга из одноименного фильма, Сталина из сериала «Орлова и Александров» или Троцкого из «Страстей по Чапаю»... А в жизни это тонкий, деликатный, доброжелательный, очень мудрый, верный семье, театру и вахтанговской школе человек. Впрочем, могло ли быть по-другому при таком «благородном» имени (Евгений в переводе с греческого «благородный») в сочетании с воистину «княжеской» фамилией. В музее Государственного Академического театра им. Евгения Вахтангова мы беседуем с Народным артистом России, лауреатом Государственной премии РФ и множества театральных премий, ректором Театрального института им. Бориса Щукина Евгением Князевым.

Евгений Владимирович, в одном из интервью Вы говорили, что в 7 лет впервые попали в театр и после этого решили стать актером. Что это был за спектакль?
- Я уже точно не помню, по-моему, это была пьеса «Голубое и зеленое» в Тульском ТЮЗе. На меня произвел впечатление не столько сам спектакль (я уже не помню сюжета). У меня в голове отложилась разница между гвалтом зрительного зала и тем, что происходило на сцене. Мы бегали, шумели, радовались, и вдруг погас свет, открылся занавес, загорелись огни рампы… Меня, так поразила нечеловеческая красота действа, что очень захотелось там оказаться. Потом мне сказали, что, чтобы стать артистом, нужно учиться. Это засело у меня в голове, и позднее я записался в кружок литературного чтения. Именно там я впервые узнал, что чтением можно заниматься, поставить артикуляцию, разработать голос. Помню, я хотел уйти из хора, потому что обиделся, что меня поставили вторым голосом, а я хотел быть первым. (Улыбается – прим. ред.). Еще у нас был школьный театр, мы выступали на школьных вечерах, ставили спектакли, читали стихи, пели. Я благодарен учителям, которые с нами занимались, например, ставили «Евгения Онегина». Учительница нам раздавала роли, и мы играли - кто Онегина, кто Татьяну, разыгрывали сцены объяснения, дуэли. Я даже не помню, хорошо это было или плохо, по большому счету, это не имело никакого значения. Главное – это было интересно. Мы с удовольствием читали и учили наизусть. Конечно, мы мало что понимали из Пушкина, Достоевского, Толстого, которых проходили в школе. Недавно перечитывал Лермонтова и поражался гению этого человека. Как он мог в столь молодом возрасте написать «Маскарад»? Я играю Арбенина, и мне и в моем возрасте, это произведение кажется очень глубоким, в нем исследуется природа человеческих взаимоотношений. Как он мог это написать в 21 год? Гений.

У Вас характер от папы или от мамы?
- Жена считает, что от мамы. Она была достаточно занудлива, все время чем-то недовольна, ко всему предъявляла претензии, а мне кажется, что я в отца – спокойный, тихий, рассудительный. Но жене, конечно, виднее (Улыбается).

Вы были примерным сыном?
- Да, я был хорошим сыном: не доставлял особенных хлопот, мне нравилось учиться, что редкость для мальчиков. Помню, как лет в 5 лет у меня появились какие-то деньги, и я решил купить тетрадки и книжки, чтобы готовиться к школе. Пошел в книжный магазин и заблудился. Меня искали, с трудом нашли совершенно посторонние люди. Ох, и досталось мне тогда от мамы!
После окончания 10 класса я сказал отцу, что хочу поступать в театральный институт. Мне говорили, что это невозможно, ничего не получится, но я решил, что нужно попробовать. С первого раза не вышло, но меня обнадежили, что стоит пробовать еще: у меня есть данные. В то время прием в театральные вузы заканчивался в июле, а в августе начинался в остальные. Так что я, не поступив в Щукинское училище, подал документы в первый попавшийся вуз. Им оказался Тульский политехнический институт, факультет подъемно-транспортных машин и оборудования. Учился я хорошо, а когда был на практике в Ленинграде на заводе им. Котлякова, попробовал еще раз поступить в театральный институт. Там как раз набирал курс Рубен Агамирзян. Он готов был меня взять, но оставался еще год в моем институте. И я решил: доучусь и обязательно буду поступать в театральный. И поступил. В Щукинское училище.

Все равно в «Щуку»?
- Да, так получилось. Дело в том, что, учась в институте, я занимался в театральном кружке – театре эстрадных миниатюр, у меня даже сохранились фотографии. А затем я записался в народный театр «Поиск», которым руководила Зоя Васильевна Григорьева, выпускница заочного отделения Щукинского училища, которая считала, что это самый лучший институт. И я ей, конечно, верил.

Сложно было учиться?
- Мне психологически было тяжело на первом курсе. Раньше я занимался техническими науками, там все было точно и определенно. А в театральном училище все по-другому: нужно пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что, представить себя другим человеком, потом собой, но в другом месте, например, во дворце вельможного князя или на льдине, или на окне 32-этажного дома. И все это нужно достоверно показать, так, чтобы преподаватель тебе поверил. Но чаще это не получалось, и он вслед за Станиславским кричал: «Не верю!». Я пришел, чтобы учиться, а научить, по большому счету, невозможно: нужно понимать и чувствовать. Некоторые начинающие актрисы говорят: «Я хорошо играла, я плакала». Но плакать должен не актер на сцене, а зритель в зале.
У меня был момент на втором курсе, когда я совсем уже отчаялся и начал думать, что ничего не получится и напрасно я поступил в театральный. Переломный момент наступил, когда мы делали этюды, и все было не так, и мой художественный руководитель была мной очень недовольна, и в какой-то момент мне показалось, что просто махнула на меня рукой. Мне стало так больно, так обидно, просто до слез. Я схватил партнершу, и мы сыграли этюд по рассказу Василия Белова «Привычное дело». Из-за обиды и отчаяния у меня слезы были близко, и в какой-то момент, когда моя партнерша сказала, что она опять ждет ребенка (а по произведению у нас было уже 6 детей), они как полились. И тогда моя преподавательница подошла, погладила меня по руке, потрепала по волосам: «Ну, вот наконец-то! Понимаешь же! Вот это правильное существование, запомни его! Молодец! Сможешь! Давай дальше!». Это был первый толчок, после него я увлекся профессией и начал ее понимать.

Это состояние вы часто ловите на сцене?
- По-разному. Петр Фоменко, с которым я много работал в театре, говорил, что на репетиции нужно найти моменты, такие точки своего персонажа, чтобы проплакать свою роль. Не стоит вспоминать, что 5 лет назад умерла бабушка, - у тебя внутри должно быть что-то такое, что ты можешь донести до зрителя. Потом это перерастает в ремесло. В институте нас учат актерским навыкам, это важно, но только одаренным людям удается привнести в профессию свою собственную индивидуальность, и тогда он становится не похож ни на кого другого. Времена меняются, но все остается по-прежнему. Добивается результата тот, кто упорно движется к цели, занимается собой, самосовершенствуется. Умение работать над собой, пользоваться эмоцией и передавать ее – удел немногих. Я сейчас говорю не о себе, а о особенных людях, которых на каждом курсе не так уж много: если их 6-7, то это считается отличный курс.

Кого Вы могли бы назвать из тех немногих?
- Мы находимся в экспозиционном зале музея Театра Вахтангова, можно назвать любого, чье творчество здесь представлено – Николай Гриценко, Юрий Яковлев, Василий Лановой, Юлия Борисова, Людмила Максакова… Это только актеры нашего театра. А еще Наталья Гундарева, Александр Збруев, Вениамин Смехов, Андрей Миронов, Алиса Френдлих, Сергей Юрский. Кстати, Юрский меня позвал играть в его «АРТелиАРТистов». Мне это было чрезвычайно приятно.

Вам довелось играть с великими партнерами. Что вспоминается в первую очередь?
- Все партнеры очень разные. Как свою партнершу я воспринимаю Юлию Константиновну Борисову. Однажды она преподала мне важный урок. На одной из репетиций мы повторяли текст. Все просто обозначали свои слова, проговаривая текст быстро-быстро. Когда дошла очередь до Юлии Константиновны, она вышла и внятно и подробно, проговаривая каждое слово, произнесла весь свой текст. Затем мои реплики, – и я тоже, как все остальные, скороговоркой что-то пробормотал. Тогда Борисова попросила паузу, вывела меня в коридор и сказала: «Если ты хочешь чего-то достичь в жизни, никогда ничего не делай вполсилы. Если пришел репетировать, репетируй, как следует». Мы с ней вернулись и отыграли нашу сцену так, как будто играли спектакль. Я очень благодарен Юлии Константиновне за этот урок, всегда пользуюсь ее советом и понимаю, как это важно и нужно.

А кого Вы могли бы выделить из молодых актеров?
- Мы сейчас репетируем «Войну и мир», скоро премьера. В спектакле играют выпускники Щукинского училища. Они учились, когда я был ректором, поэтому я их всех хорошо знаю. И когда сегодня я вижу, что они делают на сцене, я говорю: «Боже мой, какие одаренные люди! И какая у нас хорошая школа, хотя бы потому, что выбрала их среди других поступающих!» Потом мы заставили их учиться, и теперь они так достойно существуют на сцене. Наверно, они думают, что это их собственная индивидуальность. По большому счету, это так и есть. Но проявляется эта индивидуальность только у тех, кто сумел впитать все, что ему давали в училище, и теперь грамотно это отдавать.

Вы сразу видите, кто из абитуриентов одарен?
- У одаренного человека видна индивидуальность, неожиданность, он по-другому читает, смотрит, в нем есть заразительность, он быстро реагирует на смену заданий. Бывают и другие примеры, например, Юля Марченко. Она была очень тонкой, глубокой, а я тогда все искал поярче и чуть ее не пропустил. Хорошо, коллеги обратили на нее мое внимание. На следующем туре посмотрел внимательнее и удивился, неужели я мог проглядеть эту девочку. А сейчас она выросла в большую актрису, служила в Александринке, сейчас актриса БДТ, и замечательная актриса. А при поступлении не показалась. Как и ее однокурсник, Витя Добронравов, который сейчас работает в нашем театре.

Какой Вы ректор? Действуете кнутом и пряником?
- Я не произвожу впечатления Карабаса-Барабаса, но ребята меня побаиваются. У нас в институте всегда была демократичная обстановка. Если правильно пользоваться пряником, то и кнут не нужен, ребята понимают, что можно, а что нельзя. Но всякие, конечно, бывают ситуации. С одного нужно требовать, подгонять, чтобы он что-то делал. А на другого нельзя повышать голос: у него все зажимается, и он перестает что-либо соображать. Каждый человек – индивидуальность, и нужно понимать, кого можно и нужно стимулировать и подталкивать, а кого нельзя. Недавно я встретил Иру Горбачеву, которая у меня училась. Мы с ней вспоминали, как я ее доводил до слез, когда мы ставили отрывок. Но ей это пошло на пользу, она прекрасно сыграла роль, тонко, глубоко, и сейчас стала замечательной актрисой. Олег Долин превратился в чудесного режиссера, Наташа Коренная работает в Театре Маяковского. Я получал удовольствие от своей работы, мне нравилось делать с ними отрывки и смотреть, что из этого получится.

Ваше восприятие театра изменилось со временем? Или осталось таким же, как в 7 лет, когда Вы впервые там побывали?
- У меня восприятие театра остается восторженным. Я люблю его и отношусь к нему как к особенному месту. Не то, чтобы «священнодействуй или убирайся вон», но для меня важно, чтобы в театре говорили со зрителем. Когда в юности, учась еще в горном институте, я был на практике в Ленинграде, я пересмотрел все спектакли БДТ и Театра Ленсовета. Боже мой, я плакал от восторга, когда видел «Энергичные люди» с Лебедевым или «Три мешка сорной пшеницы». Я все думал, как и что со мной сделали, что после спектакля я шел по улице и думал о проблемах мироздания. А «История лошади» с тем же Лебедевым! Это, каким же даром надо обладать, чтобы уметь так играть!

Вы волнуетесь перед выходом на сцену?
- Да, до сих пор каждый раз волнуюсь, получится или не получится спектакль. И знаете, когда больше всего? Когда суматошный день, ты уставший после рабочего дня с бесконечными делами, разговорами. Сил уже не осталось, а впереди спектакль, который требует большой отдачи. Конечно, волнуешься, хватит ли сил, сможешь ли сыграть так, чтобы зритель тебе поверил, получится ли включиться? Но выходишь на сцену: музыка заиграла, партнер подал нужную реплику, зал начал реагировать… И ты уже включаешься, с удовольствием играешь, и спектакль получается! Лановой (а мы играли с ним на двоих спектакль «Посвящение Еве») в таких случаях говорил, что нужно найти в себе силы преодоления.

Как Вы воспринимаете зрительный зал?
- Во время спектакля отдельных лиц я не вижу. Воспринимаю зал только на ухо. Очень ощущается его плотность: висит напряженная тишина или слышится шушуканье. По приему зрительного зала всегда слышно, получается спектакль или нет. А еще иногда звонят телефоны. Но это в большей степени паника не столько для актеров, сколько для их владельцев. Долго, особенно женщины, особенно немолодые, ищут этот телефон в сумочке, потом не знают, как его выключить, достают из сумки, он еще громче начинает звонить, они пугаются, засовывают его в подмышку, а он и оттуда звонит… Ой, беда! Не зря же перед каждым спектаклем просят отключать мобильные телефоны.

Сложно играть перед полупустым залом?
- Когда после карантина открыли театры, допускалось только четверть зала. Но реакция и благодарность этих первых смельчаков была столько велика, они так аплодировали, что казалось, что зал полон. И сейчас, когда мы играем для 50 процентов, у нас есть ощущение полного зала. Вообще, у нас в театре не бывает полупустого зала, у нас он всегда полуполный.

Вы жалеете, что большая часть спектаклей не записывается?
- Да, это боль. К счастью, некоторые спектакли все же остались в истории, их можно пересмотреть, но далеко не все. Есть съемка «Пиковой дамы», но она любительская и очень плохого качества. Опять же, важно, когда снимали. Бывает, прекрасный спектакль, но сняли его в неудачный момент, когда, как говорят, «спектакль не пошел». А бывает наоборот: спектакль очень удачный, а в этот день не снимают. Я очень жалею, не осталось записи спектакля «Три возраста Казановы», который, когда я был еще совсем молодым актером, мы играли вместе с Василием Лановым и Юрием Яковлевым: я играл молодого Казанову, Лановой – среднего возраста, Яковлев – старого.

Каково это быть на одной сцене с мэтрами?
- Сначала было страшно, потом привык, а потом они записали меня в свои коллеги, мне было приятно. Интересная история получилась с Людмилой Васильевной Максаковой. Сначала она была моей учительницей, потом, когда я пришел в театр, я был начинающим актером, а она Народной артисткой, потом я дорос до партнерства с ней (у нас было несколько общих сцен), потом в «Пиковой даме» мы с ней играли практически на равных, а сейчас Людмила Васильевна выглядит прекрасно, а я так, как выгляжу, так что вполне могу играть ее дядюшку. Как в жизни все меняется: когда-то она была моим педагогом, а теперь я ее ректор: она преподает в нашем училище! И с Лановым так же. Я был ректором, а он зав. кафедрой. А когда-то я попросил у него фотографию, он мне ее подарил и подписал: «Дай тебе Бог сил, времени заниматься нашей любимой Школой». Теперь эта фотография стоит у нас в училище.

У Вас дома женское царство: супруга, две дочери. Каково быть папой девочек?
- Это как это у Грибоедова: «Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом». Что девочки, что мальчики требуют внимания. Все хотят, чтобы их любили, понимали, а как только начинаешь предъявлять какие-то требования, сразу возникают конфликты.

Дочери разные по характеру?
- Да, совсем разные. Саша защитила диссертацию, как и в свое время ее мама (cупруга Евгения Князева - Елена Дунаева, искусствовед, зав. кафедрой искусствоведения Театрального института им. Щукина – Прим. Ред.). Теперь ей осталось стать ректором, как папа (Смеется – Прим. Ред.). Вообще, выбор профессии от нас так мало зависит. Помочь кому-либо, даже собственным детям, невозможно. Их нужно просто любить и принимать. Как говорит мой герой из пьесы «Улыбнись нам, Господи»: «Мы идем и едем за нашими детьми, а дети идут и едут от нас в противоположную сторону. С каждым днем все дальше и дальше, и никогда нам их не догнать. Что же делать, если с детьми можно только прощаться». Это грустно, но, в какой-то степени, так и есть, потому что у наших детей рано или поздно начинается собственная жизнь. Я это понимаю. В свое время я сам был очень недоволен своими родителями, которые, как мне казалось тогда, излишне меня контролировали. Во сколько бы я ни пришел домой – в час, два ночи, - мама сидела на кухне и меня ждала. Тогда меня это очень возмущало, я считал себя достаточно взрослым, чтобы приходить домой, когда захочу. Я понял маму, когда выросли дочери: если в 11 нет дома, – паника. Хорошо, что сейчас есть мобильные телефоны!

Мудрость приходит с годами?[/b]
- Не знаю, мудрый я человек или нет. Часто подсказывает интуиция, что стоит делать, а что нет, на что стоит обращать внимание, а на что не стоит. Жизнь надо пытаться проживать достойно, интересно и получать от этого удовольствие. А вообще, я вспыльчивый человек, бывает, что срываюсь. Но, как правило, стараюсь загладить вину и извиниться. Всегда лучше разрешить конфликт, чем копить обиды.

[b]Даже если это касается студентов?
- Конечно, я никогда не унижаю студентов. Даже если происходит конфликт, и я говорю на повышенных тонах, то только им на пользу. Потому что я понимаю, что, если они не правы, я могу их простить, но подобная ситуация может повториться вне стен нашего института, и там их не простят, и сама жизнь не простит. Так что лучше мы эту ситуацию пройдем здесь, ведь вуз на то и нужен, чтобы учиться. Кто-то это понимает, а кого-то приходится выгонять. Хотя тут тоже по-разному бывает. Как-то, когда я был еще худруком курса, отчислили девочку. Так она два месяца сидела в коридоре и меня поджидала. Иду в одну сторону – сидит, возвращаюсь обратно – опять сидит. Только приближаюсь, вскакивает и молча, провожает глазами. Через два месяца я сдался и принял ее обратно. Высидела она меня! Сейчас она стала хорошей артисткой и работает в театре.

У Вас несколько поэтических спектаклей. Расскажите, как они появились.
- Когда-то в спектакле «Три возраста Казановы» я играл молодого Казанову, надеялся когда-нибудь сыграть пожилого, но как-то не довелось. А тут был юбилей Цветаевой, и меня попросили что-нибудь почитать. Мы договорились с партнершей разыграть историю старого Казановы и влюбленной в него 13-летней девочки. А в день спектакля позвонила моя партнерша и сказала, что не может прийти. Что делать? И я решил читать и за себя, и за нее. Тогда это была одна небольшая глава, я рискнул и получилось. А потом было выступление в Зале Чайковского, после которого мне предложили читать это произведение с оркестром. И сейчас я достаточно часто так выступаю.
С «Пиковой дамой» произошла аналогичная история. Меня попросили прочитать отрывок из этого произведения в Клину. А я когда-то играл Германна, очень люблю это произведение, поэтому согласился. И когда мне предложили с чем-нибудь выступить в Зале Чайковского, я подготовил «Пиковую даму». Первые спектакли я читал с листа, затем выучил текст и читал наизусть, а затем обзавелся реквизитом и сделал моноспектакль.
У меня есть программа «Дом из стихов». Фундамент этого поэтического дома – Маяковский, ведь он основа всей советской поэзии. И дальше я искал цитаты советских поэтов, которые отсылали бы к Маяковскому. На многих из них оказал влияние этот поэт. Например, у Вознесенского на стене висел его портрет.

А что для Вас значит поэзия Маяковского?
- Конечно, Маяковского мы проходили в школе, потом я услышал, как читает его Яхонтов, потом внимательно прочитал «Про это». Меня потрясло, какая там боль, как он все это описывает. Он лиричный практически везде, а лирика – это боль словами поэта. Василий Семенович Лановой очень хорошо читал Маяковского. Собственно, он меня и сподвиг читать стихи. Лановой говорил, что театр – это замечательно, но там есть партнеры, а когда выходишь на эстраду со стихами, остаешься один на один со зрителем, - здесь и проявляется мастерство артиста: сумеет ли он повести за собой зал, заставит ли себя слушать. И это действительно непростое испытание.
Я люблю Маяковского, Есенин мне менее близок, хотя сейчас я читаю книгу Прилепина и поражаюсь, каким Есенин был мучительно-трудным для самого себя, а из-за этого и для окружающих.

Вы потрясающе читаете стихи. Как Вы это делаете? Что себе представляете?
- Когда я читаю стихотворное произведение, я вижу его логику, стараюсь рассказать историю, которую написал поэт: она есть в каждом стихотворении. Если я нарисую картинку и смогу убедить в ее достоверности зрителя, он поверит мне и пойдет за мной. А рифма дает ощущение особенности, талантливая рифма, такая как «малиновая слива» Лермонтова, тем более. Или помните: «Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу. И звезда с звездою говорит…» Как можно так написать? Написал. И в таком юном возрасте.

Что доставляет больше удовольствие – театр или кино? Как ощущаете себя перед камерой?
- И то, и другое. Главное, чтобы была интересная роль. В кино совсем другая технология. Там существуют разные планы: общие, где ты двигаешься, как в театре, средние и крупные, где любой поворот глаз – уже мизансцена. За всем этим следит режиссер. Многие актеры любят смотреть на себя, а я нет. Никогда не подхожу к монитору, чтобы посмотреть, как получается. Может, и надо, но я себя к этому как-то не приучил. Привык доверять режиссеру: если он говорит, что снято, то и снято. Мне сложно себя оценивать.

Вы пересматриваете свои работы?
- Нет, никогда. Единственно, во время пандемии я начал смотреть «Пятый ангел»: многие его хвалили. Хотел посмотреть немного, но увлекся и досмотрел до конца. Увидел прекрасные актерские работы моих коллег: Светланы Крючковой, Лии Ахеджаковой, Даши Михайловой, Альберта Филозова, Сергея Юрского. Позвонил режиссеру Владимиру Фокину и сказал, что посмотрел фильм и благодарю его за эту картину.

Вы верите в знаки судьбы? Ваше отношение изменилось после роли Мессинга?
- Кардинально не изменилось. У каждого человека есть судьба, которую он проживает. Когда меня пригласили на эту роль, я просил режиссера, чтобы мы играли не про супер способности Мессинга, а про то, как он с ними живет, какой это непосильный груз для него. Каково это видеть сквозь время? Как жить, зная дату не только своей смерти, но и смерти любимой жены? Мы можем верить или не верить в возможности этого человека, но, например, Боря Хмельницкий рассказывал мне, что Мессинг сделал так, чтобы при поступлении он не заикался и, в результате, поступил.

Часто приходится отказываться от ролей?
- Да, часто, все успеть невозможно. Даже то, что запланировано из-за репетиций, приходиться переносить или вовсе отказываться. Для меня приоритет – театр.

Есть ли какая-то роль, которую Вы ни за что не согласились бы играть?
- Даже не знаю, какая это должна быть роль. Одно время меня ругали, что я взялся за роль Сталина (Евгений Князев играл Сталина в сериале «Орлова и Александров» - Прим. Ред.), другие – за то, что я его очеловечил, показал влюбленным, такого, по их мнению, быть не могло. А мне показалось интересным поисследовать этого человека, понять его, в конце концов, не погубил же он Александрова, хотя, безусловно, мог?! Хотя одна такая роль все же есть: я отказался даже пробоваться на роль в сериале об известном серийном убийце, потому что, на мой взгляд, эта тема не должна быть предметом публичного изучения. Если о человеке снимается кино, значит, он герой? Вдруг кто-то решит последовать его примеру?

Как Вы проводите свободное время? С друзьями?
- Если выпадает свободный день, еду на дачу. А друзья... Есть у меня друг юности. Он живет далеко, и когда мы созваниваемся, очень рады друг друга слышать. А так мой лучший друг – жена, с ней можно обсудить все вопросы. А в профессиональную дружбу я не очень верю. Коллегам душу не откроешь, если пожалуешься, что устал, не поймут: может, человек жаждет работы, а у него ее нет.

Вы сомневающийся в себе человек?
- Пока меня не стали узнавать, я никогда не говорил, что я работаю в театре. Попутчикам, а в 1980-х я часто ездил на съемки в поезде, всегда представлялся инженером. Мне казалось неудобным говорить, что я актер. Что касается сомнений, я до сих пор в себе сомневаюсь. Могу ли еще сыграть какую-то роль или уже все, Господь забрал у меня дар, который дал когда-то? И если роль получается, значит все хорошо, значит еще жив.
О чем сейчас мечтается?
- В мире так много интересного, и все хочется увидеть. Недавно смотрел передачу о цивилизации майя, и мне так захотелось побывать в Южной Америке. Я никогда там не был и так многого не видел! Еще хочется поехать к истокам культуры в Грецию, в Италию.

Вы чувствуете себя счастливым?
- Еще бы я не чувствовал себя счастливым, если я занимаюсь любимым делом, которое мне не наскучивает, если хочется работать, репетировать, а мне еще за это деньги приплачивают. Я благодарен Господу Богу за то, что он позволил мне войти в ту дверь, которая мне открылась. Это счастье, что театр наш работает, зрители приходят, а когда ты просишь помочь с контрамарками, тебе говорят, что все билеты проданы. Тогда по-настоящему осознаешь смысл своей профессии.

Материал: News-w.org / Юрьева Светлана
Фото: News-w.org / Голиков Владимир и Сабадаш Владимир